Читать интересную книгу Охота на гончую - Михаил Кранц

– Еще не время, – подумал он вдруг.

– Не время? – едва уловимое разумом эхо сквозь жуткий вой-хохот. – Времени больше нет. И ничего здесь не будет – скоро. Тьма, пустота – вот и все. Поторопись, нужны души многих, иначе не хватит сил вырваться. Убей ту, что до сих пор хранит их! Убей!

Полукольцо волков расступилось, пропустив Николая. Сотня-другая шагов вверх по склону – и вот уже ноздри щекочет запах добычи, из горла едва не рвется звериный рык, а ноги пружинят, готовые бросить в смертоносный прыжок послушное голоду тело.

Собрав воедино жалкие крохи воли, Николай принуждал, заклинал, упрашивал себя оставаться, кем был – человеком. Сработало. Белая, как снег, лошадиная морда доверчиво ткнулась в плечо, обдав тяжелым, горячим дыханием. И Николай сам не понял, как и зачем вдруг очутился верхом. Без седла, держась лишь за спутанную, будто войлок, скользкую от пота гриву, он едва ли мог проскакать долго, хоть за время странствий и стал неплохим наездником.

– Убей! – вновь донеслось из тьмы.

Волки окружили холм, точно зрители – арену Колизея. И также требовали кровавой жертвы. Только, в отличие от людей, им это было и вправду необходимо. А вот чего хотел Николай, пролетев верхом, будто смерч, мимо растерявшейся стаи – он вряд ли смог бы сказать. Навстречу с ревом шальной грозы и хохотом ливня мчалась буйная весенняя степь, и он растворился в ней, как чужеродная капля в море. Ни удивления, ни испуга – даже когда звезды стали чуть ближе, а странный, невидимый хор под копытами грянул славу Великой Матери, богине Кибеле Всеуносящей. Николай успел лишь подумать, что слова «Кибела» и «кобыла» подозрительно схожи…

Время и расстояние слились почти воедино. День, коротко вспыхнув, мгновенно сменялся ночью, звон мечей – адским громом разрывов, столбы пыльной бури – бесконечной линией проводов и тусклых, горящих мертвым огнем фонарей. Мелькнул незнакомый город, и Николаю он показался вполне современным по меркам его прежней жизни. Все было привычным – даже запись, доносившаяся из окна.

Весна хмельная, весна дурная

Зачем вела ты до последнего края?

Уделом смелых зачем пленила?

Что ты наделала, что натворила!3

Степь то сменялась горными перевалами, то оборачивалась гигантским лесом с едва заметными тропами меж стволов-колонн. Раз даже почудилось, что лошадь летит над волнистой, иссиня-черной поверхностью океана. А когда дни и ночи закрутились в сплошном сером мареве, опоясанном яркими следами луны и солнца, забытый страх вернулся с лихвой. И Николай вдруг вспомнил, что не волшебная сила, не сгусток чистой энергии несет его сквозь тысячи километров и лет, а живое, весьма своенравное существо с покатой спиной, на которой все трудней удержаться. Лошадь в тот же миг поднялась на дыбы и резко взбрыкнула. Николай упал, будто заправский ковбой на родео. И долго лежал, не в силах подняться, на чем-то идеально ровном, твердом и гладком, как органическое стекло.

* * *

Пустыню, вроде Гоби и Такла-Макана, эта местность напоминала только отчасти. Сухая, залитая лазурным светом равнина казалась искусственной. Ни дать ни взять полотно необозримо широкой дороги, по которой впору ходить гигантам. Но всадники, приближавшиеся с трех сторон, выглядели обычными, хоть и странно одетыми людьми из плоти и крови. И лишь когда Николай, преодолев боль, сумел вновь забраться на лошадь и поскакал им навстречу, стали видны различия.

Один из всадников уже осадил своего рыжего скакуна и замер, как вкопанный. То, что казалось издали украшением на варварском шлеме, вблизи могло вызвать лишь изумление и ужас. Это были рога – широкие, как лопаты, ветвистые – и росли они прямо из черепа, сквозь длинные, с проседью, волосы, падавшие на клетчатый плащ. Да и конь под таким седоком не внушал доверия. Слишком уж смирно стоял – не как послушная хозяину лошадь, а словно затаившийся дикий зверь, готовый броситься на добычу.

Прискакавший следом еще вдалеке смотрелся богатырем, а подъехав, и вовсе заставил вздрогнуть. Вроде и не намного крупнее среднего человека, но истинную силу, ощутимую в каждом движении, явно превосходящую все, известное прежде, не скроешь. Голый, если не считать повязки из шкуры, он казался грудой каменных валунов-мускулов.

– Держись от меня подальше со своей клячей! – крикнул он Николаю. – Ненавижу кобыл – с тех пор, как проклятый Локи превратился в одну из них и свел с ума Свадильфари – моего вороного. Впредь не допущу, чтобы с ним случилось подобное!

– И ко мне не приближайтесь, вы, оба! – отозвался рогатый. – Мой конь опасен, он не чета вашим – ест не траву, а мясо, живую плоть. Слышали о таком?

Николай слышал. Как и о Старом Охотнике – рогатом боге, которого часто поминал Краддок.

– Вижу, собрались все! – донесся еще один голос.

Сказавший это гарцевал на высоком и тощем коне странной масти. Бледнее, чем рыбья кожа, чем лицо мертвого… Всадник, как и все остальные, не пожелал представиться, да Николай и не требовал. Слишком похожи были широкие полы черной одежды на крылья грифа, перечеркнувшие небосвод. И голос в безлюдной пустыне когда-то звучал точно так же – зло, хлестко, и будто не от мира сего.

– Что на этот раз? – спросил Николай с усмешкой, стремясь подавить в себе неизбывный страх. – Новая западня? Дорога? Еще одно испытание, от которого и кони дохнут?

– Коней придется беречь, – темный всадник был абсолютно серьезен. – Они – особые, без них мы сейчас даже меньше, чем пустота. А испытания выпадают не только тебе. Ты тоже испытываешь этот мир на прочность – с тех самых пор, как оказался здесь, вместо того, чтобы лежать на шоссе обгорелым и окровавленным трупом. Твоя небывалая воля к жизни рвет в клочья связи причины и следствия.

– И?

– Даже не знаю, как тебе объяснить все это. Ткань мироздания, пространство и время трещат по швам, и окружающий хаос встречает все меньше препятствий. А там, где вещество и энергия дают слабину, свободно реализуется третий компонент – информация. Все страхи, легенды, все тайные и мечты и проклятия человечества воплощаются в жизнь. Боги, герои, чудовища… Порой достаточно мелочи – простенького, бесполезного прежде заклинания или ритуала – чтобы процесс стал необратимым.

– Обращал я этот ваш процесс, как два пальца… – с неожиданной для самого себя дерзостью заявил Николай, вспомнив сгоревшего в адском пламени Странника и обломки статуи на полу храма.

– Не стоит быть излишне самоуверенным, особенно если имеешь дело с богами. Сначала, пока они – лишь плоды фантазии, их силы ограничены рамками людского воображения. Но что будет, когда законы природы возьмут свое и боги станут такими, какими должны быть – всемогущими, чуждыми, непостижимыми? Даже самый слабый из них сможет буквально выпотрошить целый мир. И он вот-вот это сделает – хотя бы затем, чтобы миром не завладели сильнейшие. А после продолжит существовать под тупое блеяние горстки избранных двуногих овец!

Гневную речь не сопровождал ни один жест. И ни один мускул не дрогнул на узком, точеном лице, обрамленном бесцветными волосами, словно капюшоном из перьев. Николай разглядел, что даже губы у собеседника сомкнуты – как и у тех двоих, что держались чуть в стороне, бранясь меж собой. Порой казалось, что всадник на бледном коне существует лишь для него одного, каким-то чудом не замечаемый остальными.

Но вот по взмаху на удивление тонкой, длинной руки, что рванулась из-под черного крыла плащаницы, все тронулись в путь. Что дальше – борьба или бегство? Николай не знал, да и знать пока не хотел. Ясно было одно: надо двигаться следом и лишь потом спрашивать. Другого пути за пределами яви и здравого смысла он просто не мог отыскать.

* * *

– Узнаю эту стену! – бросил хозяин вороного коня, разглядывая небывало высокую, словно растущую из воздуха каменную громаду. – Когда-то я строил ее для защиты Мидгарда.

– Нынче город называется по-другому, – откликнулся издали рогатый всадник. – И правит здесь новый хозяин – Агнец. Однажды он искупил все людские грехи, хоть никто не просил об этом. Должно быть, он думает, что «искупить» означает «купить», и теперь в одиночку распоряжается жизнью и смертью мира. Терпеть было можно, покуда Агнец не выбрал смерть. Мир увядает, будто лист осенью – с начала и до конца времен.

Николай тут же вспомнил похожий на гибель сон, охвативший воинов в далекой степи.

– Что мы должны делать? – спросил он скорее себя самого, чем кого-то из спутников.

– Не останавливаться! – был ответ. – Ведь Агнец пойдет на все, чтобы остановить нас!

Казалось, эти слова подхватило внезапным порывом горящего ветра. Язык пламени ударил Николая в лицо, опалил волосы, губы, веки… Лишь бешеный галоп кобылицы позволил вырваться и уцелеть, перемахнув вал огня. И встретиться с ужасом, будто рожденным легендой об Апокалипсисе.